Ахматова Анна Андреевна
Вечер

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Первый сборник стихотворений. Предисловие Михаила Кузмина.
    I.
    Любовь ("То змейкой, свернувшись клубком...")
    В Царском Селе
    I. "По аллее проводят лошадок..."
    II "А там мой мраморный двойник..."
    III. "Смуглый отрок бродил по аллеям..."
    "И мальчик, что играет на волынке..."
    "Любовь покоряет обманно..."
    "Сжала руки под темной вуалью..."
    "Память о солнце в сердце слабеет..."
    "Высоко в небе облачко серело..."
    "Дверь полуоткрыта..."
    "Хочешь знать, как все это было..."
    Песня последней встречи ("Так беспомощно грудь холодела...")
    "Как соломинкой, пьешь мою душу..."
    "Я сошла с ума, о мальчик странный..."
    "Мне больше ног моих не надо..."
    II.
    Обман
    I. "Весенним солнцем это утро пьяно..."
    II. "Жарко веет ветер душный..."
    III. "Синий вечер. Ветры кротко стихли..."
    IV. "Я написала слова..."
    "Мне с тобою пьяным весело..."
    "Муж хлестал меня узорчатым..."
    "Сердце к сердцу не приковано..."
    Песенка ("Я на солнечном восходе...")
    "Я пришла сюда, бездельница..."
    Белой ночью ("Ах, дверь не запирала я..."
    "Под навесом темной риги жарко..."
    "Хорони, хорони меня, ветер..."
    "Ты поверь, не змеиное острое жало..."
    III.
    Музе ("Муза-сестра заглянула в лицо...")
    Алиса
    I. "Все тоскует о забытом..."
    II. "Как поздно! Устала, зеваю..."
    Маскарад в парке ("Луна освещает карнизы...")
    Вечерняя комната ("Я говорю сейчас словами теми...")
    Сероглазый король ("Слава тебе, безысходная боль...")
    Рыбак ("Руки голы выше локтя...")
    "Он любил три вещи на свете..."
    "Сегодня мне письма не принесли..."
    Надпись на неоконченном портрете ("О, не вздыхайте обо мне...")
    "Сладок запах синих виноградин..."
    Подражание И. Ф. Анненскому ("И с тобой, моей первой причудой...")
    Вере Ивановой-Шварсалон ("Туманом легким парк наполнился...")
    Кукушка ("Я живу, как кукушка в часах...")
    Похороны ("Я места ищу для могилы...")
    Сад ("Он весь сверкает и хрустит...")
    Над водой ("Стройный мальчик пастушок...")
    "Три раза пытать приходила..."

Обложка работы Сергея Городецкого []


Анна Ахматова.
Вечер

Стихи

Цех поэтов
СПб
912

Шмутцтитул [Евгений Лансере]

Предисловие

   В Александрии существовало общество, члены которого для более острого и интенсивного наслаждения жизнью считали себя обреченными на смерть. Каждый день их, каждый час был предсмертным. Хотя предсмертное времяпровождение в данном обществе сводилось к сплошным оргиям, нам кажется, что сама мысль о предсмертном обострении восприимчивости и чувствительности эпидермы и чувства более чем справедлива. Поэты же особенно должны иметь острую память любви и широко открытые глаза на весь милый, радостный и горестный мир, чтоб насмотреться на него и пить его каждую минуту последний раз. Вы сами знаете, что в минуту крайних опасностей, когда смерть близка, в одну короткую секунду мы вспоминаем столько, сколько не представится нашей памяти и в долгий час, когда мы находимся в обычном состоянии духа.
   И воспоминания эти идут не последовательно и не целостно, а набегают друг на друга острой и жгучей волной, из которой сверкнет: то давно забытые глаза, то облако на весеннем небе, то чье-то голубое платье, то голос чужого вам прохожего. Эти мелочи, эти конкретные осколки нашей жизни мучат и волнуют нас больше, чем мы этого ожидали, и, будто не относясь к делу, точно и верно ведут нас к тем минутам, к тем местам, где мы любили, плакали, смеялись и страдали -- где мы жили.
   Можно любить вещи, как любят их коллекционеры, или привязчивые чувственной привязанностью люди, или в качестве сентиментальных сувениров, но это совсем не то чувство связи, непонятной и неизбежной, открывающейся нам то в горестном, то в ликующем восторге, на которое мы указывали выше. Нам кажется, что, в отличие от других вещелюбов, Анна Ахматова обладает способностью понимать и любить вещи именно в их непонятной связи с переживаемыми минутами. Часто она точно и определенно упоминает какой-нибудь предмет (перчатку на столе, облако, как беличья шкурка, в небе, желтый свет свечей в спальне, треуголку в Царскосельском парке), казалось бы, не имеющий отношения ко всему стихотворению, брошенный и забытый, но именно от этого упоминания более ощутимый укол, более сладостный яд мы чувствуем. Не будь этой беличьей шкурки, и все стихотворение, может быть, не имело бы той хрупкой пронзительности, которую оно имеет. Мы не хотим сказать, что всегда у автора вещи имеют такое особенное значение: часто они не более как сентиментальные сувениры, или перенесение чувства с человека и на вещи, ему принадлежащие. Мы говорим это не в упрек молодому поэту, потому что это уже не мало -- заставлять читателя и помечтать, и поплакать, и посердиться с собою вместе, хотя бы посредством чувствительной эмоциональности, -- но особенно ценим то первое понимание острого и непонятного значения вещей, которое встречается не так часто. И нам кажется, что Анна Ахматова имеет ту повышенную чувствительность, к которой стремились члены общества обреченных на смерть.
   Этим мы не хотим сказать, чтобы мысли и настроения ее всегда обращались к смерти, но интенсивность и острота их такова. Положим, она не принадлежит к поэтам особенно веселым, но всегда жалящим.
   Нам кажется, что она чужда манерности, которая, если у нее и есть, однородна несколько с манерностью Лафорга, то есть капризного ребенка, привыкшего, чтоб его слушали и им восхищались. Среди совсем молодых поэтов, разумеется, есть и другие, стремящиеся к тонкой и, мы сказали бы, хрупкой поэзии, но в то время, как одни ищут ее в описании предметов, которое принято считать тонким: севрских чашек, гобеленов, каминов, арлекинов, рыцарей и мадонн (Эренбург), другие в необыкновенно изощренном анализе нарочито-причудливых переживаний (Мандельштам), третьи в иронизирующем описании интимной, несколько демонстративно-обыденной жизни (Марина Цветаева), -- нам кажется, что поэзия Анны Ахматовой производит впечатление острой и хрупкой потому, что сами ее восприятия таковы, от себя же поэт прибавляет разве только лафорговскую, на наш вкус приятную, манерность.
   Вячеслав Иванов однажды высказал мысль, что у оригинальных поэтов прежде всего появляется своя манера, от которой впоследствии они отказываются для своего "лица", в свою очередь приносимого в жертву своему стилю. Из того, что в данном случае у поэта манера уже существует, легко можно заключить, что этот поэт оригинальный и что новый женский голос, отличный от других и слышимый, несмотря на очевидную, как бы желаемую обладателем его, слабость тона, присоединился к общему хору русских поэтов.
   Мы пишем не критику, и наша роль сводится к очень скромной: только назвать имя и как бы представить вновь прибывшую. Мы можем намекнуть слегка об ее происхождении, указать кой-какие приметы и высказать свои догадки, -- что мы и делаем. Итак, сударыни и судари, к нам идет новый, молодой, но имеющий все данные стать настоящим поэт. А зовут его -- Анна Ахматова.

М. Кузмин

I

                   Любовь
   
   То змейкой, свернувшись клубком,
   У самого сердца колдует,
   То целые дни голубком
   На белом окошке воркует,
   
   То в инее ярком блеснет,
   Почудится в дреме левкоя...
   Но верно и тайно ведет
   От радости и от покоя.
   
   Умеет так сладко рыдать
   В молитве тоскующей скрипки,
   И страшно ее угадать
   В еще незнакомой улыбке.
   
   
                   В Царском Селе
   
                   I
   
   По аллее проводят лошадок
   Длинны волны расчесанных грив.
   О, пленительный город загадок,
   Я печальна, тебя полюбив.
   
   Странно вспомнить: душа тосковала,
   Задыхалась в предсмертном бреду,
   А теперь я игрушечной стала,
   Как мой розовый друг какаду.
   
   Грудь предчувствием боли не сжата,
   Если хочешь, в глаза погляди.
   Не люблю только час пред закатом,
   Ветер с моря и слово "уйди".
   
   
                   II
   
   ...А там мой мраморный двойник,
   Поверженный под старым кленом,
   Озерным водам отдал лик,
   Внимает шорохам зеленым.
   
   И моют светлые дожди
   Его запекшуюся рану...
   Холодный, белый подожди,
   Я тоже мраморною стану.
   
                   III
   
   Смуглый отрок бродил по аллеям,
   У озерных грустил берегов,
   И столетие мы лелеем
   Еле слышный шелест шагов.
   
   Иглы сосен густо и колко
   Устилают низкие пни...
   Здесь лежала его треуголка
   И растрепанный том Парни.
   
   
                    И мальчик...
   
   И мальчик, что играет на волынке,
   И девочка, что свой плетет венок,
   И две в лесу скрестившихся тропинки,
   И в дальнем поле дальний огонек, -
   
   Я вижу все. Я все запоминаю,
   Любовно-кротко в сердце берегу
   Лишь одного я никогда не знаю
   И даже вспомнить больше не могу.
   
   Я не прошу ни мудрости, ни силы.
   О, только дайте греться у огня!
   Мне холодно... Крылатый иль бескрылый,
   Веселый бог не посетит меня.
   
   
                    Любовь покоряет...
   
   Любовь покоряет обманно,
   Напевом простым, неискусным.
   Еще так недавно-странно
   Ты не был седым и грустным.
   
   И когда она улыбалась
   В садах твоих, в доме, в поле,
   Повсюду тебе казалось,
   Что вольный ты и на воле.
   
   Был светел ты, взятый ею
   И пивший ее отравы.
   Ведь звезды были крупнее,
   Ведь пахли иначе травы,
   Осенние травы.
   
   
                    Сжала руки...
   
   Сжала руки под темной вуалью...
   "Отчего ты сегодня бледна?"
   -- Оттого, что я терпкой печалью
   Напоила его допьяна.
   
   Как забуду? Он вышел, шатаясь,
   Искривился мучительно рот...
   Я сбежала, перил не касаясь,
   Я бежала за ним до ворот.
   
   Задыхаясь, я крикнула: "Шутка
   Все, что было. Уйдешь, я умру".
   Улыбнулся спокойно и жутко
   И сказал мне: "Не стой на ветру".
   
   
                    Память о солнце...
   
   Память о солнце в сердце слабеет.
   Желтей трава.
   Ветер снежинками ранними веет
   Едва-едва.
   
   В узких каналах уже не струится --
   Стынет вода.
   Здесь никогда ничего не случится, --
   О, никогда!
   
   Ива на небе пустом распластала
   Веер сквозной.
   Может быть, лучше, что я не стала
   Вашей женой.
   
   Память о солнце в сердце слабеет.
   Что это? Тьма?
   Может быть!.. За ночь прийти успеет
   Зима.
   
   
                    Высоко в небе...
   
   Высоко в небе облачко серело,
   Как беличья расстеленная шкурка.
   Он мне сказал: "Не жаль, что ваше тело
   Растает в марте, хрупкая Снегурка!"
   
   В пушистой муфте руки холодели.
   Мне стало страшно, стало как-то смутно.
   О, как вернуть вас, быстрые недели
   Его любви, воздушной и минутной!
   
   Я не хочу ни горести, ни мщенья,
   Пускай умру с последней белой вьюгой.
   О нем гадала я в канун крещенья.
   Я в январе была его подругой.
   
   
                    Дверь полуоткрыта...
   
   Дверь полуоткрыта,
   Веют липы сладко...
   На столе забыты
   Хлыстик и перчатка.
   
   Круг от лампы желтый...
   Шорохам внимаю.
   Отчего ушел ты?
   Я не понимаю...
   
   Радостно и ясно
   Завтра будет утро.
   Эта жизнь прекрасна,
   Сердце, будь же мудро.
   
   Ты совсем устало,
   Бьешься тише, глуше...
   Знаешь, я читала,
   Что бессмертны души.
   
   
                    Хочешь знать...
   
   Хочешь знать, как все это было?
   Три в столовой пробило,
   И, прощаясь, держась за перила,
   Она словно с трудом говорила:
   "Это все... Ах, нет, я забыла,
   Я люблю вас, я вас любила
   Еще тогда!" --
   "Да"!..
   
   
                    Песня последней встречи
   
   Так беспомощно грудь холодела,
   Но шаги мои были легки.
   Я на правую руку надела
   Перчатку с левой руки.
   
   Показалось, что много ступеней,
   А я знала -- их только три!
   Между кленов шепот осенний
   Попросил: "Со мною умри!
   
   Я обманут моей унылой,
   Переменчивой, злой судьбой".
   Я ответила: "Милый, милый!
   И я тоже. Умру с тобой..."
   
   Это песня последней встречи.
   Я взглянула на темный дом.
   Только в спальне горели свечи
   Равнодушно-желтым огнем.
   
   
                    *** Как соломинкой...
   
   Как соломинкой, пьешь мою душу.
   Знаю, вкус ее горек и хмелен.
   Но я пытку мольбой не нарушу.
   О, покой мой многонеделен.
   
   Когда кончишь, скажи. Не печально,
   Что души моей нет на свете.
   Я пойду дорогой недальней
   Посмотреть, как играют дети.
   
   На кустах зацветает крыжовник,
   И везут кирпичи за оградой.
   Кто ты: брат мой или любовник,
   Я не помню, и помнить не надо.
   
   Как светло здесь и как бесприютно,
   Отдыхает усталое тело...
   А прохожие думают смутно:
   Верно, только вчера овдовела.
   
   
                    Я сошла с ума...
   
   Я сошла с ума, о мальчик странный,
   В среду, в три часа!
   Уколола палец безымянный
   Мне звенящая оса.
   
   Я ее нечаянно прижала,
   И, казалось, умерла она,
   Но конец отравленного жала
   Был острей веретена.
   
   О тебе ли я заплачу, странном,
   Улыбнется ль мне твое лицо?
   Посмотри! На пальце безымянном
   Так красиво гладкое кольцо.
   
   
                    Мне больше ног моих не надо...
   
   Мне больше ног моих не надо,
   Пусть превратятся в рыбий хвост!
   Плыву, и радостна прохлада,
   Белеет тускло дальний мост.
   
   Не надо мне души покорной,
   Пусть станет дымом, легок дым,
   Взлетев над набережной черной,
   Он будет нежно-голубым.
   
   Смотри, как глубоко ныряю,
   Держусь за водоросль рукой,
   Ничьих я слов не повторяю
   И не пленюсь ничьей тоской...
   
   А ты, мой дальний, неужели
   Стал бледен и печально-нем?
   Что слышу? Целых три недели
   Все шепчешь: "Бедная, зачем?!"
   

II.

                   Обман
   
                   I
   
   Весенним солнцем это утро пьяно,
   И на террасе запах роз слышней,
   А небо ярче синего фаянса.
   Тетрадь в обложке мягкого сафьяна;
   Читаю в ней элегии и стансы,
   Написанные бабушке моей.
   
   Дорогу вижу до ворот, и тумбы
   Белеют четко в изумрудном дерне.
   О, сердце любит сладостно и слепо!
   И радуют пестреющие клумбы,
   И резкий крик вороны в небе черной,
   И в глубине аллеи арка склепа.
   
                   II
   
   Жарко веет ветер душный,
   Солнце руки обожгло,
   Надо мною свод воздушный,
   Словно синее стекло;
   
   Сухо пахнут иммортели
   В разметавшейся косе.
   На стволе корявой ели
   Муравьиное шоссе.
   
   Пруд лениво серебрится,
   Жизнь по-новому легка...
   Кто сегодня мне приснится
   В пестрой сетке гамака?
   
                   III
   
   Синий вечер. Ветры кротко стихли,
   Яркий свет зовет меня домой.
   Я гадаю: кто там? -- не жених ли,
   Не жених ли это мой?..
   
   На террасе силуэт знакомый,
   Еле слышен тихий разговор.
   О, такой пленительной истомы
   Я не знала до сих пор.
   
   Тополя тревожно прошуршали,
   Нежные их посетили сны.
   Небо цвета вороненой стали,
   Звезды матово-бледны.
   
   Я несу букет левкоев белых.
   Для того в них тайный скрыт огонь,
   Кто, беря цветы из рук несмелых,
   Тронет теплую ладонь.
   
                   IV
   
   Я написала слова,
   Что долго сказать не смела.
   Тупо болит голова,
   Странно немеет тело.
   
   Смолк отдаленный рожок,
   В сердце все те же загадки,
   Легкий осенний снежок
   Лег на крокетной площадке.
   
   Листьям последним шуршать!
   Мыслям последним томиться!
   Я не хотела мешать
   Тому, кто привык веселиться.
   
   Милым простила губам
   Я их жестокую шутку...
   О, вы приедете к нам
   Завтра по первопутку.
   
   Свечи в гостиной зажгут,
   Днем их мерцанье нежнее,
   Целый букет принесут
   Роз из оранжереи.
   
   
                   ***
   
   Мне с тобою пьяным весело --
   Смысла нет в твоих рассказах.
   Осень ранняя развесила
   Флаги желтые на вязах.
   
   Оба мы в страну обманную
   Забрели и горько каемся,
   Но зачем улыбкой странною
   И застывшей улыбаемся?
   
   мы хотели муки жалящей
   Вместо счастья безмятежного...
   Не покину я товарища
   И беспутного и нежного.
   
   
                   ***
   
   Муж хлестал меня узорчатым,
   Вдвое сложенным ремнем.
   Для тебя в окошке створчатом
   Я всю ночь сижу с огнем.
   
   Рассветает и над кузницей
   Подымается дымок.
   Ах, со мной, печальной узнице,
   Ты опять побыть не мог.
   
   Для тебя я долю хмурую,
   Долю-муку приняла.
   Или любишь белокурую,
   Или рыжая мила?
   
   Как мне скрыть вас, стоны звонкие!
   В сердце темный, душный хмель,
   А лучи ложатся тонкие
   На несмятую постель.
   
   
                    ***
   
   Сердце к сердцу не приковано,
   Если хочешь -- уходи.
   Много счастья уготовано
   Тем, кто волен на пути.
   
   Я не плачу, я не жалуюсь,
   Мне счастливой не бывать.
   Не целуй меня, усталую, --
   Смерть придет поцеловать.
   
   Дни томлений острых прожиты
   Вместе с белою зимой.
   Отчего же, отчего же ты
   Лучше, чем избранник мой?
   
   
                    Песенка
   
   Я на солнечном восходе
   Про любовь пою,
   На коленях в огороде
   Лебеду полю.
   
   Вырываю и бросаю ---
   Пусть простит меня.
   Вижу девочка босая
   Плачет у плетня.
   
   Страшно мне от звонких воплей
   Голоса беды,
   Все сильнее запах теплый
   Мертвой лебеды.
   
   Будет камень вместо хлеба
   Мне наградой злой.
   Надо мною только небо,
   А со мною голос твой.
   
   
                    ***
   
   Я пришла сюда, бездельница,
   Все равно мне, где скучать!
   На пригорке дремлет мельница.
   Годы можно здесь молчать.
   
   Над засохшей повиликою
   Мягко плавает пчела;
   У пруда русалку кликаю,
   А русалка умерла.
   
   Затянулся ржавой тиною
   Пруд широкий, обмелел,
   Над трепещущей осиною
   Легкий месяц заблестел.
   
   Замечаю все как новое.
   Влажно пахнут тополя.
   Я молчу. Молчу, готовая
   Снова стать тобой, земля.
   
   
                    Белой ночью
   
   Ах, дверь не запирала я,
   Не зажигала свеч,
   Не знаешь, как, усталая,
   Я не решалась лечь.
   
   Смотреть, как гаснут полосы
   В закатном мраке хвой,
   Пьянея звуком голоса,
   Похожего на твой.
   
   И знать, что все потеряно,
   Что жизнь -- проклятый ад!
   О, я была уверена,
   Что ты придешь назад.
   
   
                    ***
   
   Под навесом темной риги жарко
   Я смеюсь, а в сердце злобно плачу.
   Старый друг бормочет мне: "Не каркай!
   Мы ль не встретим на пути удачу!"
   
   Но я другу старому не верю.
   Он смешной, незрячий и убогий,
   Он всю жизнь свою шагами мерил
   Длинные и скучные дороги.
   
   И звенит, звенит мой голос ломкий,
   Звонкий голос не узнавших счастья:
   "Ах, пусты дорожные котомки,
   А на завтра голод и ненастье!".
   
   1911
   
   
   
                    ***
   
   Хорони, хорони меня, ветер!
   Родные мои не пришли,
   Надо мною блуждающий ветер
   И дыханье тихой земли.
   
   Я была, как и ты, свободной,
   Но я слишком хотела жить.
   Видишь, ветер, мой труп холодный,
   И некому руки сложить.
   
   Закрой эту черную рану
   Покровом вечерней тьмы
   И вели голубому туману
   Надо мною читать псалмы.
   
   Чтобы мне легко, одинокой,
   Отойти к последнему сну,
   Прошуми высокой осокой
   Про весну, про мою весну.
   
   
                    ***
   
   Ты поверь, не змеиное острое жало,
   А тоска мою выпила кровь.
   В белом поле я тихою девушкой стала,
   Птичьим голосом кличу любовь.
   И давно мне закрыта дорога иная,
   Мой царевич в высоком кремле.
   Обману ли его, обману ли? -- Не знаю!
   Только ложью живу на земле.
   
   Не забыть, как пришел он со мною проститься.
   Я не плакала: это судьба.
   Ворожу, чтоб царевичу ночью присниться,
   Но бессильна моя ворожба.
   
   Оттого ль его сон безмятежен и мирен,
   Что я здесь у закрытых ворот,
   Иль уже светлоокая, нежная Сирин
   Над царевичем песню поет?
   

III

                   Музе
   
   Муза-сестра заглянула в лицо,
   Взгляд ее ясен и ярок.
   И отняла золотое кольцо,
   Первый весенний подарок.
   
   Муза! ты видишь, как счастливы все --
   Девушки, женщины, вдовы...
   Лучше погибну на колесе,
   Только не эти оковы.
   
   Знаю: гадая, и мне обрывать
   Нежный цветок маргаритку.
   Должен на этой земле испытать
   Каждый любовную пытку.
   
   Жду до зари на окошке свечу
   И ни о ком не тоскую
   Но не хочу, не хочу, не хочу
   Знать, как целуют другую.
   
   Завтра мне скажут, смеясь, зеркала:
   "Взор твой не ясен, не ярок..."
   Тихо отвечу: "Она отняла
   Божий подарок".
   
   
                   Алиса
                   I
   
   Все тоскует о забытом
   О своем весеннем сне,
   Как Пьеретта о разбитом
   Золотистом кувшине...
   
   Все осколочки собрала,
   Не умела их сложить...
   "Если б ты, Алиса, знала,
   Как мне скучно, скучно жить!
   
   Я за ужином зеваю,
   Забываю есть и пить,
   Ты поверишь, забываю
   Даже брови подводить.
   
   О Алиса! Дай мне средство,
   Чтоб вернуть его опять;
   Хочешь, все мое наследство,
   Дом и платья можешь взять.
   
   Он приснился мне в короне,
   Я боюсь моих ночей!"
   У Алисы в медальоне
   Темный локон -- знаешь, чей?!
   
                   II
   
   "Как поздно! Устала, зеваю..."
   "Миньона, спокойно лежи,
   Я рыжий парик завиваю,
   Для стройной моей госпожи.
   
   Он будет весь в лентах зеленых,
   А сбоку жемчужный аграф;
   Читала записку: "У клена
   Я жду вас, таинственный граф!"
   
   Сумеет под кружевом маски
   Лукавая смех заглушить,
   Велела мне даже подвязки
   Сегодня она надушить".
   
   Луч утра на черное платье
   Скользнул, из окошка упав...
   "Он мне открывает объятья
   Под кленом, таинственный граф".
   
   
                   Маскарад в парке
   
   Луна освещает карнизы,
   Блуждает по гребням реки...
   Холодные руки маркизы
   Так ароматны-легки
   
   О принц! -- улыбаясь, присела, --
   В кадрили вы наш vis-a-vis
   И томно под маской бледнела
   От жгучих предчувствий любви.
   
   Вход скрыл серебрящий тополь
   И низко спадающий хмель.
   "Багдад или Константинополь
   Я вам завоюю, ma belle!*
   
   "Как вы улыбаетесь редко,
   Вас страшно, маркиза, обнять!"
   Темно и прохладно в беседке.
   "Ну что же! пойдем танцевать?"
   
   Выходят. На вязах, на кленах
   Цветные дрожат фонари,
   Две дамы в одеждах зеленых
   С монахами держат пари.
   
   И бледный, с букетом азалий,
   Их смехом встречает Пьеро:
   "Мой принц! О, не вы ли сломали
   На шляпе маркизы перо?"
   
   * Моя красавица! (фр.)
   
   
                   Вечерняя комната
   
   Я говорю сейчас словами теми,
   Что только раз рождаются в душе,
   Жужжит пчела на белой хризантеме,
   Так душно пахнет старое саше.
   
   И комната, где окна слишком узки,
   Хранит любовь и помнит старину,
   А над кроватью надпись по-французски
   Гласит: "Seigneur, ayez pitie de nous" *
   
   Ты сказки давней горестных заметок,
   Душа моя, не тронь и не ищи...
   Смотрю, блестящих севрских статуэток
   Померкли глянцевитые плащи.
   
   Последний луч, и желтый и тяжелый,
   Застыл в букете ярких георгин,
   И как во сне я слышу звук виолы
   И редкие аккорды клавесин.
   
   * Господи, помилуй нас (фр.).
   
   
                   Сероглазый король
   
   Слава тебе, безысходная боль!
   Умер вчера сероглазый король.
   
   Вечер осенний был душен и ал,
   Муж мой, вернувшись, спокойно сказал:
   
   "Знаешь, с охоты его принесли,
   Тело у старого дуба нашли.
   
   Жаль королеву. Такой молодой!..
   За ночь одну она стала седой".
   
   Трубку свою на камине нашел
   И на работу ночную ушел.
   
   Дочку мою я сейчас разбужу,
   В серые глазки ее погляжу.
   
   А за окном шелестят тополя:
   "Нет на земле твоего короля..."
   
   
                   Рыбак
   
   Руки голы выше локтя,
   А глаза синей, чем лед.
   Едкий, душный запах дегтя,
   Как загар, тебе идет.
   
   И всегда, всегда распахнут
   Ворот куртки голубой,
   И рыбачки только ахнут,
   Закрасневшись пред тобой.
   
   Даже девочка, что ходит
   В город продавать камсу,
   Как потерянная бродит
   Вечерами на мысу.
   
   Щеки бедны, руки слабы,
   Истомленный взор глубок,
   Ноги ей щекочут крабы,
   Выползая на песок.
   
   Но она уже не ловит
   Их протянутой рукой.
   Все сильней биенье крови
   В теле, раненном тоской.
   
   
                   Он любил...
   
   Он любил три вещи на свете:
   За вечерней пенье, белых павлинов
   И стертые карты Америки.
   Не любил, когда плачут дети,
   Не любил чая с малиной
   И женской истерики.
   ...А я была его женой.
   
   
                    Сегодня мне письма не принесли...
   
   Сегодня мне письма не принесли:
   Забыл он написать или уехал;
   Весна как трель серебряного смеха,
   Качаются в заливе корабли.
   Сегодня мне письма не принесли...
   
   Он был со мной еще совсем недавно,
   Такой влюбленный, ласковый и мой,
   Но это было белою зимой,
   Теперь весна, и грусть весны отравна,
   Он был со мной еще совсем недавно...
   
   Я слышу: легкий трепетный смычок,
   Как от предсмертной боли, бьется, бьется,
   И страшно мне, что сердце разорвется,
   Не допишу я этих нежных строк...
   
   
                   Надпись на неоконченном портрете
   
   О, не вздыхайте обо мне,
   Печаль преступна и напрасна,
   Я здесь, на сером полотне,
   Возникла странно и неясно.
   
   Взлетевших рук излом больной,
   В глазах улыбка исступленья,
   Я не могла бы стать иной
   Пред горьким часом наслажденья.
   
   Он так хотел, он так велел
   Словами мертвыми и злыми.
   Мой рот тревожно заалел,
   И щеки стали снеговыми.
   
   И нет греха в его вине,
   Ушел, глядит в глаза другие,
   Но ничего не снится мне
   В моей предсмертной летаргии.
   
   
                    Сладок запах
   
   Сладок запах синих виноградин...
   Дразнит опьяняющая даль.
   Голос твой и глух и безотраден.
   Никого мне, никого не жаль.
   
   Между ягод сети-паутинки,
   Гибких лоз стволы еще тонки,
   Облака плывут, как льдинки, льдинки
   В ярких водах голубой реки.
   
   Солнце в небе. Солнце ярко светит.
   Уходи к волне про боль шептать.
   О, она, наверное, ответит,
   А быть может, будет целовать.
   
   
                   Подражание И. Ф. Анненскому
   
   И с тобой, моей первой причудой,
   Я простился. Восток голубел.
   Просто молвила: "Я не забуду".
   Я не сразу поверил тебе.
   
   Возникают, стираются лица,
   Мил сегодня, а завтра далек.
   Отчего же на этой странице
   Я когда-то загнул уголок?
   
   И всегда открывается книга
   В том же месте. И странно тогда:
   Все как будто с прощального мига
   Не прошли невозвратно года.
   
   О, сказавший, что сердце из камня,
   Знал наверно: оно из огня...
   Никогда не пойму, ты близка мне
   Или только любила меня.
   
   
                   Вере Ивановой-Шварсалон
   
   Туманом легким парк наполнился,
   И вспыхнул на воротах газ.
   Мне только взгляд один запомнился
   Незнающих, спокойных глаз.
   
   Твоя печаль, для всех неявная,
   Мне сразу сделалась близка,
   И поняла ты, что отравная
   И душная во мне тоска.
   
   Я этот день люблю и праздную,
   Приду, как только позовешь.
   Меня, и грешную и праздную,
   Лишь ты одна не упрекнешь.
   
   
                    Кукушка
   
   Я живу, как кукушка в часах,
   Не завидую птицам в лесах.
   Заведут -- и кукую.
   Знаешь, долю такую
   Лишь врагу
   Пожелать я могу.
   
   
                   Похороны
   
   Я места ищу для могилы.
   Не знаешь ли, где светлей?
   Так холодно в поле. Унылы
   У моря груды камней.
   
   А она привыкла к покою
   И любит солнечный свет.
   Я келью над ней построю,
   Как дом наш на много лет.
   
   Между окнами будет дверца,
   Лампадку внутри зажжем,
   Как будто темное сердце
   Алым горит огнем.
   
   Она бредила, знаешь, больная,
   Про иной, про небесный край,
   Но сказал монах, укоряя:
   "Не для вас, не для грешных рай".
   
   И тогда, побелев от боли,
   Прошептала: "Уйду с тобой".
   Вот одни мы теперь, на воле,
   И у ног голубой прибой.
   
   
                   Сад
   
   Он весь сверкает и хрустит,
   Обледенелый сад.
   Ушедший от меня грустит,
   Но нет пути назад.
   
   И солнца бледный тусклый лик --
   Лишь круглое окно;
   Я тайно знаю, чей двойник
   Приник к нему давно.
   
   Здесь мой покой навеки взят
   Предчувствием беды,
   Сквозь тонкий лед еще сквозят
   Вчерашние следы.
   
   Склонился тусклый мертвый лик
   К немому сну полей,
   И замирает острый крик
   Отсталых журавлей.
   
   
                   Над водой
   
   Стройный мальчик пастушок,
   Видишь, я в бреду.
   Помню плащ и посошок,
   На свою беду.
   Если встану -- упаду.
   Дудочка поет: ду-ду!
   
   Мы прощались как во сне,
   Я сказала: "Жду".
   Он, смеясь, ответил мне:
   "Встретимся в аду",
   Если встану -- упаду.
   Дудочка поет: ду-ду!
   
   О глубокая вода
   В мельничном пруду,
   Не от горя, от стыда
   Я к тебе приду.
   И без крика упаду,
   А вдали звучит: ду-ду.
   
   
   
                    Три раза...
   
   Три раза пытать приходила.
   Я с криком тоски просыпалась
   И видела тонкие руки
   И темный насмешливый рот.
   "Ты с кем на заре целовалась,
   Клялась, что погибнешь в разлуке,
   И жгучую радость таила,
   Рыдая у черных ворот?
   Кого ты на смерть проводила,
   Тот скоро, о, скоро умрет".
   Был голос как крик ястребиный,
   Но странно на чей-то похожий.
   Все тело мое изгибалось,
   Почувствовав смертную дрожь,
   И плотная сеть паутины
   Упала, окутала ложе...
   О, ты не напрасно смеялась,
   Моя непрощенная ложь!
   

------------------------------------------------------------------------

   Впервые: Вечер Стихи / Анна Ахматова; Предисл.: М. Кузмин. -- Санкт-Петербург: Цех поэтов, 1912. -- 86 с., 18 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru