Морозов-Столешников Н.
Голубиная кровь

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Сыну деревни Е. Л. Афонину посвящаю)

РЖАНОЙ ВЕНОК

СБОРНИК ПАМЯТИ Е. Л. АФОНИНА

"НОВАЯ МОСКВА"
И "СОЮЗ КРЕСТЬЯНСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ"
1924

   

ГОЛУБИНАЯ КРОВЬ.

(Сыну деревни Е. Л. АФОНИНУ посвящаю)

   Невест в деревне много, а по душе -- ни одной.
   Смеются девки Серпову:
   -- Что же не женишься-то? Мохом обрастешь, ни одна не пойдет.
   А он в ответ:
   -- Оженюсь, еще невеста в люльке...
   Но сам думал:
   -- Надо свое гнездо вить... надоело с чужими вожжаться.
   И все высматривал на стороне, все искал по нраву.
   Прослышал, в деревне Малиновый Звон,-- хорошая имеется.
   Правда, есть за ней недостаток: фабричная, но девушка любо глядеть: смирная, крестьянскую работу знает и в люди пойдет -- не пропадет. А красавица -- поискать.
   Послал Серпов сваху, а чтобы ближе к делу, дал ей свой портрет. Пусть видят каков.
   - Почему долго не женился-то?-- спросили про жениха.
   - Известно: военное дело, в Красной армии был, отвечала сваха.
   Не сказала, что он в дезертирах состоял, а допрежь этого, в той армии, откупился,-- отец-то у него был кулак.
   Не выкинешь Серпова из десятка: высок, статен, красив лицом. Понравился по карточке, просили приехать самого.
   Цветет белым цветом инея зимний лес. Заплыла земля глубокими волнами снега. Едет Серпов смотреть невесту. Шумно сопит ноздрями сытый вороной. В санях трое -- он, невестка и сваха.
   Чувствует Серпов -- дело сладится. Весело на душе, самодовольно лицо. Едет и вспоминает прошлое. Ушло оно... довольно... пожили. Сколько их было! Вспомнил Варюньку. Когда уходил к призыву будто про нее пел: "еще заплачет дорогая, с которой три я года жил". В армии,-- служил-то только год,-- с другой схлестнулся -- с Паней; всех красивее была; глазки узенькие-узенькие, щечки красными бугорками, носик маленький -- и эту бросил. Старуху отхватил, лет пятидесяти. Вот бабец! Деньжатами снабжала и насчет жратва было хорошо. Если подсчитать, всего-то до десяти было. Теперь все кончилось, но новому надо. Только одно страшит: невеста-то фабричная... как бы не налететь; попадет, которая мужика знала.
   Жениха ждали: видно,-- изба убрана по особенному, как на светлый день. На полу половики, на столе скатерть, все вымыто... Невесту тоже вывели в праздничном. Как взглянула она на него,-- ожгла. Решил, не уеду без нее.
   И невесте жених пришелся но душе.
   Заскрипела старая ведьма-сваха:
   -- Молодые-то пусть погуляют, а, мы, старые, поговорим.
   Такой обычай был в Малиновом Звоне, жениху с невестой по деревне ходить, чтобы друг к другу приглядывались, а жених, кроме того смотрел, какие наряды на невесте.
   -- Вы давно в деревне?-- спросила невеста.
   -- Скоро два. А вы?
   -- Второй. Думаете завсегда жить в деревне, или впоследствии в город уехать?
   -- Нет... в деревне надо устраиваться. Здесь вольготнее. Мужику, ежели земля имеется, лучше на земле сидеть.
   -- А вам где больше нравится?
   -- Везде привычные, хошь в городе, хоть в деревне. А вы что жениться-то вздумали?
   Груша, в упор посмотрела на Серпова.
   Тот немного замешался.
   -- Как зачем?
   И больше ничего не мог ответить, замялся.
   Груша прервала молчание.
   -- Я потому спросила, усмехнувшись сказала она, что в деревне иногда очень даже странно смотрят на женитьбу и на женщину, и опять замолчала.
   Серпов полез в затылок и подумал:
   -- Штука... с ей слов не найдешь.
   Груша продолжала:
   -- Як тому говорю: иногда крестьянину для работы лошадь нужна, а он возьмет вместо этого да и женится, жена, мол, в хозяйстве выгоднее лошади.
   И опять усмехнулась.
   Как ни ловок был Серпов, а тут стал втупик.. Подумал про себя: "здорово загинает".
   -- Наверное, с дороги вы озябли, пойдемте попьем чайку, предложила Груша.
   В избе шел торг.
   Мать невесты говорила:
   -- Дорогонько миллиард-то. Ведь мы выдаем не голую, все есть: шесть верхних одежек, одна на меху, ножная машина, бруслет золотой, белья не перечесть.
   А сваха ей:
   -- Нет уж... вы нам миллиардик.
   Груша сняла бархатную шубу и надела суконную. Опять пошли гулять по деревне.
   Серпов принадлежал к таким людям, которые крепки задним умом. Теперь он собрался с мыслями и начал первый ораторствовать:
   -- Вы, Аграфена Петровна, не сумлевайтесь насчет лошади. Мы женимся от любви, а не то что... Мы вас будем жалеть, лелеять...
   -- Похвально с вашей стороны, Григорий Иванович,-- на женщину надо смотреть, не так, как у нас в деревне смотрят. У нас мужик скотину боится ударить: подохнет, мол, убыток будет, а жену бьет -- ничего: подохнет -- другую взять можно.
   Серпов решил во всем соглашаться.
   -- Верно, Аграфена Петровна,-- Но у нас этого не будет; мы не такие...
   -- Да ведь оно, как сказать, Григорий Иванович, теперь и времена не те: недаром у нас Советская власть... чуть что и в исполком можно...
   -- Верно, Аграфена Петровна, теперь времена правильные, бабе облегчение есть...
   Вернулись домой.
   Сваха, и невестка позвали Серпова в сени.
   -- Ну, как по нраву?
   -- Хороша.
   -- Только мало денег дают. Все прочее есть -- одежа, белье, машина, а деньжонок мало,-- печалилась сваха,-- как будто деньги шли в ее карман. Мало. Тебе, по твоей семье, по твоему дому -- два можно взять, а они одного жалеют. Говорят, больше пятисот -- ни-ни. Как скажешь?
   Жених приказал сбавить.

-----

   Весело справили свадьбу, хорошо гульнули. Если качество измерять самогоном, свадьба была лучшая во всей округе. Целую телку съели. Три "тальянки" работало и гитара.
   Крепко на радостях выпил Серпов.
   Когда новобрачных привели спать в новую горницу, в глазах у него было три жены, три кровати, а горница плавно колыхалась, будто тихо плыла по морю. В ушах стоял стон от песен и гармошек. "А кто у нас холост, а кто неженатый, ой люли-люли, а кто не женатый? Григорий-то холост, Иваныч не женатый"... А двухрядки -- Тынна, тынна... И он не давал себе отчета, идет ли в пятиоконной избе попрежнему гульба или в ушах обманчивые отголоски пьяного торжества.
   ...Пришел он в себя не скоро, почти к утру. В горнице с завешенными окнами было темно. Остаток самогонного угара еще бился в голове последним биением.
   Серпов встал, зажег огарок и грубо обратился к жене:
   -- Кажи!
   Не дожидаясь ответа, он раскрыл брачные покрывала, прогретые горячими телами и, продирая глаза, стал шарить огнем по белому полотну.
   -- Твоя? вдруг задал вопрос.
   -- Моя. А то чья же?
   -- Смотри?.. У нас голубиная в моде, и как бы в бессилии, вызванном тяжелым трудом, лег в кровать, ткнувшись лицом в подушку. Потом опять поднял голову.
   Груша загорелась от стыда и обиды допроса. Чужим и ненавистным стал для нее человек, с которым она за эти дни, как будто сроднилась.
   Поднял голову Серпов и, крякнув, произнес недовольно:
   -- Жаль.
   Вторично встал, напился воды и снова бросил:
   -- Жаль.
   -- О чем жалеешь? едва сдерживая себя, спросила Груша.
   -- Жаль, что выпил. Надо бы воздержаться. Сумление берет,-- понимаешь? Может, это не твоя? Голубиная? Леший меня догадал натаскаться до бесчувствия. Ну, скажи, твоя? А? Твоя это?
   -- Спи спокойно, ответила Груша,-- я тебе после дам ответ; теперь не время.
   Серпов, не говоря ни слова, заскрипел зубами и снова уткнулся измятым лицом в рыхлую постель. Спал долго, а когда проснулся, угрюмо встретил глядящий в окна день.
   Когда молодые вошли в избу, гости, еще хмельные от вчерашней выпивки, бросились в горницу, сняли с кровати алую простыню и заплясали с нею по обычаю края.
   Этим и кончилась свадьба. Гости разъехались. Серпов хмурился, сопел, избегал встречаться с женой глазами и все допытывался:
   -- Чья?
   -- Ты все еще не забыл?
   -- Забудешь тут... когда не знаешь, честная ты или нет? Пьяного обмануть легко.
   На другой день после одного из допросов, Груша ушла в горницу и вернулась оттуда одетая в дорогу.
   -- До свидания.
   Серпов так и разлупоглазился.
   -- Груша, что же это?
   -- В исполкоме встретимся.
   -- Постой, да ведь ты срамишь меня на всю Рябиновку. Слыханное ли дело: на другой день развод. Срам.
   -- Тебе первым делом -- срам, первым делом, что люди скажут. А мне -- наплевать. Теперь не таковские времена.
   -- Не пущу... А сам подумал:-- силу покажу, если слов не послушает: задержу.
   -- Как так?
   -- Не смей! Срамишь!
   Серпов принял свирепый вид.
   -- Не ударить ли хошь? Смотри. Не быть по твоему. Не я тебе нужна, о своей чести думаешь. По-прежнему времени задержал бы, да и мучил бы всю жизнь, выпытывал бы, выколачивал, вогнал бы в гроб. Простись с этим делом. Довольно. У самого-то небось десять было, никто тебя не пытает.
   - А тебе-то самой не стыдно?
   -- Было стыдно, да прошло. Я по-твоему не человек? Тебе людей стыдно, нечему же меня не постыдился? Ишь ты... в Рябиновке, говорит, этого не было, ну, что же, и у нас в Малиновом не было. А теперь будет. Для других сделаю, первая начну. Пусть которой невмоготу, тоже уходит.
   Взмолился Серпов.
   -- Грушенька, милая, да ведь я так... Это я так... Дурь в голову вошла. Брось... будем жить по-хорошему, уж очень ты мне полюбилась.
   -- А ты мне противен. Пусти.
   Решительный тон охладил его и он опять зарычал:
   -- Не пущу!
   - Ан, пустишь. Я слово такое знаю.
   -- Ан, нет! Говорю -- нет, и произнес фразу, которую слышал однажды в красноармейском театре:
   -- Через мой труп перешагнешь.
   Груша бросилась к двери. Серпов поймал ее за рукав и грубо толкнул.
   -- Подчиняйся власти, закричал он раздраженно.
   -- В сурьез говорю: пусти!-- разгневанно требовала она.
   А он загораживал дорогу.
   Тогда Груша заявила ему:
   -- Я тебе вот что скажу, кровь-то не моя, а голубиная.
   -- Как?! Серпов опять выкатил глаза. Голубиная? и глупо расставив руки, растерянно отошел к печке.
   Груша тем временем вышла из избы.

Н. Морозов-Столешников.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru