Звигильский А. Иван Тургенев и Франция: Сб. статей
М.: "Русский путь", 2008. -- (Тургеневские чтения; Вып. 3)
Вот речь, произнесенная г. Эдмоном Абу у гроба Тургенева в Париже на Северном вокзале17:
Иван Сергеевич, Вы перестали страдать, но Вы не умерли вполне. Теплая и живительная кровь течет еще в Ваших книгах; добро, которое Вы делали, выбито на металле, более несокрушимом, чем медь, -- на признательности честных людей. Вот почему мы не плачем, следуя за Вашим гробом; бессмертных не оплакивают! Но мы сопровождаем Вас с благоговением, как гостя любезного и любимого, который отправляется теперь в свое последнее странствие. Именно здесь, на пороге Парижа, перед этой широкой дверью, открытой на Север, отъезжающие и остающиеся обмениваются прощальным поцелуем. Дорогой путник, нам нет нужды вызывать Ваш образ, чтоб видеть Вас снова таким же, каким Вы были вчера: Ваш благородный образ запечатлен у всех нас. Мы видим эту могучую голову, покоящуюся на дюжих плечах, эту бороду и волосы, поседевшие преждевременно от труда и страдания, эти необыкновенно ласковые глаза, эти олимпийские брови, улыбающиеся и в то же время меланхолические уста, эту физиономию, запечатленную таким же изяществом и добротою, как и Ваш гений. Вы провели среди нас двадцать лет, почти треть Вашей жизни. Наши искусства, наша литература, наши утонченные развлечения сделали для Вас потребностью эту парижскую дачу. Вы не просто любили Францию: но Вы ее любили изящно, именно такой любовью, какой она вправе требовать для себя! Она с гордостью усыновила бы Вас, если бы Вы того пожелали, но Вы всегда оставались верным России, и хорошо поступали, ибо тот, кто не любит своего отечества всецело, слепо, до глупости (bêtement), останется навсегда человеком только наполовину. Вы не были бы столь популярным в стране, где Вас ждут теперь, если бы не были хорошим патриотом. Я прочел в газетах, что некто из самой многочисленной и самой сильной касты, из касты глупцов, сказал: "я не знаю Тургенева, это -- европеец, а я -- русский купец". Этот простак поместил Вас в чересчур тесные пределы Европы. Ваше сердце принадлежало всему человечеству. Но Россия занимала первое место в Ваших привязанностях. Ей именно Вы служили прежде всего и преимущественно. Я не знаю, какое место Вы занимали в общественной иерархии, родились ли Вы богачом или бедняком, занимали ли какие-либо должности, получали ли какие-либо отличия? Это не имеет большого значения, так как в глазах современников и в глазах потомства Вы были и всегда будете только автором повестей. Повестей, такого бесполезного, с точки зрения ничтожнейшего педанта из немецкого университета, вздора, достойного разве того, чтобы наполнить безделье женщин. Но когда рассказчик живой и приятный становится, сверх того, классическим писателем, проницательным наблюдателем, глубоким мыслителем, с сердцем апостола, ему иногда удается завоевать себе место, вопреки педантам, среди великих людей века и благодетелей рода человеческого. Почему русский народ заранее готовит вам почести, о каких не осмелился бы и мечтать кто-либо из великих политиков или генералов-победителей? Прежде всего потому, что расы охотно воплощаются в индивидуумы, которые являются представителями их типа в совершеннейшем виде, а вы -- славянин из славян, один из красивейших отпрысков этой семьи ласковой и гордой, смелой и чувствительной, которая не сказала еще своего последнего слова и которая едва лишь в последнее столетие выступила на театр истории. Вы открыли ей самой Россию, которая не знала себя. Жизнь русского крестьянина, его бедность, его неведение, его самоотречение, его доброта впервые стали доступны интересу и состраданию всех по вашим "Запискам охотника". Великая душа Александра II вдохновлялась этой небольшой книжкой, когда она решилась уничтожить рабство и одним росчерком пера сокрушила несправедливость столь же старую, как мир. Никогда еще литературное произведение не получало столь высокого признания. Никогда еще сильные мира сего не утверждали столь достославно царство разума на земле. Итак, Вы опять увидите эту великую страну, с которой и мы, благодаря Вам, немного знакомы. Вы проследуете скромным триумфатором по этим безграничным степям и благоухающим смолистым лесам, над которыми кружит тетерев. Крестьяне побегут к Вам навстречу, как к старинному другу. Они пройдут много верст пешком, чтоб приветствовать Вас при Вашем проезде. Они будут оспаривать друг у друга горькую радость нести Ваш гроб. Они возвратятся к своим деревянным домам и перед иконой упадут на колени и станут молиться св. Деве и всем святым за Вашу добрую душу. Мне приятно вообразить, как первый зимний снег посеребрит могилу, в которой вы пожелали найти упокоение бок о бок с вашим другом Белинским. Вы так жаждали снега, и никто не живописал его с такой нежностью, как Вы. Какой памятник воздвигнет вам отчизна в своей глубокой признательности? Великие государственные люди, Ваши соседи на западных границах знают, что их ожидает после смерти. У них будут железные статуи, поддерживаемые военнопленными, побежденными, захваченными, несчастными, закованными в цепи. Кусочек разбитой цепи на белой мраморной плите всего лучше шел бы к Вашей славе и удовлетворил бы, я уверен втом, Ваше скромное самолюбие.
Иван Сергеевич, Вы, который нас ознакомил со своими согражданами и дал нам возможность оценить их, увенчайте дело Вашей жизни, внушив и им желание оценить Францию. Скажите им, что неприязнь нас исправила и сделала более рассудительными, что мы уже не легкомысленны, что мы никогда не были неблагодарными, что мы умеем любить тех, кто нас любит, служить тому, кто нам оказывает услугу, и щедро мешать потоки нашей крови с кровью дружественных народов.
-----
17 Цит. с небольшими уточнениями по: Иностранная критика о Тургеневе. СПб.: 1884. С. 11-13.